СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: Буря под крышей привела к гибели троих человек.

(Изображение: обломки на пляже, разорванный свод вместо неба.)

ГОЛОС: Три человека погибли и еще четырнадцать госпитализированы в результате аварии на искусственном пляже в Борнмуте, Англия.

(Изображение: парк аттракционов «Пенный пляж» в рабочем состоянии.)

ГОЛОС: Авария волногонных машин и разрушение сводчатой крыши здания вызвали эффект, который один из свидетелей окрестил «цунами под крышей», в результате чего трое человек утонули, а другие получили увечья различной степени тяжести, когда шестнадцатифутовая волна обрушилась на искусственный пляж. Не исключен саботаж…

Глава 19

Осколки

Рени избегала этой мысли два дня, но сил прятаться от нее уже не было. Со смертью доктора Ван Блик ставки повысились. Пора было искать помощи. А этим ее источником пренебречь было никак нельзя, как бы Рени этого не хотелось. По крайней мере, она могла позвонить с работы – все не так ужасно, как показываться на фоне захламленной клетушки в убежище. А отключить изображение она не осмелилась бы – это значило бы признаться в чем-то или будет воспринято именно так: то ли растолстела она безобразно, то ли стыдится глянуть в глаза…

Рени наклонила пульт так, чтобы оказаться в поле зрения камеры на фоне самой чистой стены и единственного фикуса, выжившего в ядовитых кабинетных испарениях. Номер она знала – отследила еще в день смерти Сьюзен, чтобы занять себя хоть чем-то. Но уже тогда она понимала, что, найдя номер, вынуждена будет позвонить.

Она закурила, снова оглядела кабинет – удостовериться, что ничто в поле зрения широкоугольной камеры не выглядит слишком уж убого – глубоко вздохнула… И кто-то постучал в дверь.

– Черт. Входите!

В открывшуюся дверь заглянул Ксаббу.

– Добрый день, Рени. Я не вовремя?

На мгновение ее переполнило облегчение.

– Нет, заходи. – Как омерзительно вот так искать себе оправданий. – Честно сказать, не вовремя. Мне надо позвонить человеку, с которым я вовсе не хочу говорить. Но придется. Ты не скоро уходишь из кампуса?

Бушмен улыбнулся.

– Я пришел повидаться с вами. Я подожду.

На мгновение ей показалось, что он собирается ждать в ее кабинете – весьма пугающая перспектива, – но бушмен кивнул и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

– Вот так. – Она сделала еще затяжку. Предполагалось, что сигареты безвредны, но если она выкурит еще пару штук, то загорится изнутри – документально зафиксированный случай самовозгорания. Она набрала номер.

Секретарь на селекторе оставил экран темным – вот и хорошо.

– Я бы хотела поговорить с мистером Чиуме. Передайте ему, что звонит Рени. Ирен Сулавейо.

Как бы она не презирала свое полное имя, полученное в наследство от неимоверно толстой и неимоверно богобоязненной двоюродной бабушки, оно создавало некое подобие официальности.

Дель Рей ответил достаточно быстро, чтобы застать ее врасплох. Изображение возникло внезапно, точно выскочило из гроба.

– Рени! Я так удивлен, но это приятный сюрприз! Как дела? Отлично выглядишь!

Дель Рей и сам отлично выглядел (вероятно, потому и завел об этом речь): стильная, хотя и несколько консервативная стрижка, прекрасный костюм, воротничок, вышитый металлической нитью. Но изменилась не одна внешность – он утратил не только студенческую живость, но и нечто более глубокое, хотя Рени не сразу смогла уяснить что.

– Я в порядке. – Голос не дрожит – это уже повод для гордости. – Живу… интересно. Но об этом я сейчас расскажу. Как твои? Я с твоей матерью поболтала минуту, но она уже уходила.

Дель Рей ответил, что все в порядке: все родные поживают отлично, кроме младшего брата – тот чуть ли не с колыбели имел какие-то неприятности с властями и по временам попадался. Глядя на него, слушая его голос, Рени почувствовала головокружение. Странный получался разговор, но вовсе не такой мучительный, как она ожидала. Перед ней был совсем не тот человек, что бросил ее и – как она была уверена – навеки разбил ей сердце. Но это не он так изменился; изменилась она. С таким же успехом она могла разговаривать с бывшим возлюбленным своей подруги, а не с собственным.

– Вот такая история, – закончил Дель Рей. – Уверен, твоя будет интереснее, так что я готов слушать. Мне почему-то кажется, что ты мне не только ради старых воспоминаний позвонила.

«Черт», – подумала Рени. Может, Дель Рей и подался в бюрократы, нацепив тот самый костюм, над которым они когда-то потешались вместе, но ума не растерял.

– У меня, кажется, неприятности, – сказала она. – Но по телефону об этом говорить страшновато. Мы не можем встретиться?

Дель Рей поколебался. «У него есть жена, – поняла Рени. – Или постоянная подружка. Он не знает, чего я у него попрошу».

– Мне очень жаль слышать это, надеюсь, ничего серьезного. – Он поколебался снова. – Надеюсь…

– Мне нужен только совет. У тебя никаких неприятностей не будет. Даже с твоей женщиной.

Дель Рей поднял брови.

– Тебе мама сказала?

– Да нет, я сама догадалась. Как ее зовут?

– Долли. Мы поженились в прошлом году. – Дель Рей смутился. – Она адвокат…

Под ложечкой у Рени засосало, но опять не так сильно, как ей думалось.

– Дель Рей и Долли? Ну-у, думаю, вы с ней вместе никуда не ходите.

– Не вредничай. Тебе бы она понравилась.

– Пожалуй. – От этой мысли, да и от всего разговора, Рени ощутила страшную усталость. – Слушай, можешь взять ее с собой, если хочешь – это не последняя попытка брошенной любовницы возобновить старые отношения.

– Рени! – Дель Рей искренне возмутился. – Глупости какие. Я помогу тебе, если сумею. Только скажи чем. Где встретимся?

– Как насчет Золотой Мили, после работы? – Потом придется Бог знает сколько трястись на автобусе до гаража, но, по крайней мере, умолять об услуге она будет в приятной атмосфере.

Дель Рей назвал бар – настолько быстро, что Рени решила, что это одно из его любимых местечек, – и попросил передать привет отцу и Стивену. Он явно ждал новостей, ее половины в обмене информационными заложниками, но сказать о них что-нибудь, не раскрыв всего, она не могла, а потому торопливо попрощалась и прервала связь.

«Он выглядит прирученным», – поняла она. Дело было не в костюме и не в прическе. Пропало, или спряталось, то бешеное, что в нем было. «Может, и я стала такая? Может, он смотрит на меня и видит бесцветную крыску учительницу?»

Она выпрямилась, затушила догоревшую невыкуренной сигарету и зажгла другую. «Посмотрим». Она испытывала какую-то извращенную гордость своими странными и многочисленными проблемами. «И когда это в последний раз квартиру этого хлыща и его куколки жены сжигали международные террористы из банды толстяков и индусских богинь?»

Ксаббу вернулся через несколько минут, но хихикать Рени перестала еще не скоро. Почти истерика, конечно, – но куда приятнее, чем рыдать.

Дель Рей осторожно приглядывался к Ксаббу. Удовольствие наблюдать, как он пытается сообразить, кто такой этот бушмен и какое место занимает в жизни Рени, почти стоило неприятной встречи с ним.

– Приятно познакомиться, – проговорил он и подал бушмену руку с достойной удивления твердостью.

– Дель Рей – помощник представителя ЮНКОМа, – объяснила Рени, хотя уже сообщила об этом Ксаббу по дороге. Она была рада, что привела с собой друга, – это каким-то образом нарушало равновесие, не давало ей ощущать себя брошенной подружкой, просящей об услуге. – Очень важный человек.

Дель Рей нахмурился, раздумывая, не подшучивают ли над ним.

– Не такой уж важный. Так, начинающий карьерист.

Лишенный присущих горожанину из среднего класса рефлексов вежливой болтовни, Ксаббу просто кивнул и откинулся на мягкие подушки, разглядывая антикварные (поддельные, скорее всего) бронзовые канделябры и тяжелые деревянные панели.

Рени наблюдала, как Дель Рей подзывает официантку, впечатленная его неосознанной властностью. В прошлом веке этот бар был бы вотчиной белых бизнесменов, где о Дель Рее, и Рени, и Ксаббу говорили бы как о «кафрах» или «черной проблеме». Теперь Дель Рей и другие чернокожие бизнесмены восседали среди обломков колониальной империи. По крайней мере, это изменилось, подумала Рени. В баре хватало белокожих: и мужчин в деловых костюмах, и женщин – но они составляли лишь часть посетителей наравне с неграми и азиатами. Хоть здесь восторжествовало истинное равенство, пусть даже равенство богатства и власти. Враг лишился характерного цвета, и теперь единственной определяющей его чертой стала тоскливая нищета.