– Уровень загрязнения среды выше стандарта ООН , – потребовала она. – Лиловый.

На глобусе повысыпали сиреневые точки.

– Срань, – резюмировала Рени.

– Что случилось? – поинтересовался из темноты Ксаббу.

– Лиловый – это места сильного загрязнения среды. Видишь, как случаи комы в Южной Азии жмутся к берегам моря и рек? Я подумала, что тут есть связь, но в Америке ее нет – половина случаев в экологически безопасных областях. В странах «первого мира» случаев почти вдвое меньше, но я не думаю, что причин две – одна для нас, одна для них. – Она вздохнула. – Убрать лиловый. Может, причин и правда две. А может, сотни. – Она подумала немного. – Плотность населения, желтый.

Когда начали появляться золотые огоньки, Рени выругалась снова.

– Вот почему береговая линия – там больше всего городов. Мне об этом двадцать минут назад следовало подумать.

– Может, вы устали, Рени? – предположил Ксаббу. – Вы давно не ели и работали упорно…

– Я уже готова сдаться, Ксаббу. – Она воззрилась на испещренный алыми и желтыми точками шар. – Но это все странно. Даже с плотностью населения не выходит. В Африке, Северной Евразии, Индии почти все случаи в густонаселенных районах. А в странах «первого мира» – чуть больше в больших городах, а так равномерно. Глянь на эти красные точки посреди Америки.

– Вы пытаетесь найти нечто, с чем можно соотнести случаи комы, как у Стивена, да? Что-то, что люди делают, или испытывают, или от чего страдают – объединяющий фактор?

– Именно. Но на распределение обычных болезней это не похоже. Загрязнение тоже ни при чем. Ни ритма, ни смысла. На секунду мне пришло в голову, что это связано с электромагнитным излучением – знаете, как от трансформаторов, – но Индию и Африку почти полностью электрифицировали десятки лет назад, так что если причина в ЭМИ, почему болезнь наблюдается только в городах? Что такого встречается по всему «первому миру», а в «третьем» – только в больших городах?

Глобус висел перед ней, мерцая огнями, словно неоновая вывеска на незнакомом языке. Безнадежно. Столько вопросов, и ни одного ответа. Рени начала набирать код выхода.

– Скажем по-другому, – произнес неожиданно Ксаббу. – Чего не бывает в тех местах, которые горожане называют «дикими»? – В голосе его звучала сила, словно он пытался выразить нечто очень важное, и в то же время отрешенность. – Рени, чего не бывает в таких местах, как моя дельта Окаванго?

Поначалу она не поняла, к чему он клонит. Потом по спине ее пробежал холодок.

– Показать распределение пользования сетью. – Голос Рени лишь чуть подрагивал. – Минимум час… нет, два часа в сутки на дом. Оранжевый.

Вспыхнули новые индикаторы. Рой крохотных светлячков обратил глобус в огненный шар. А в центре почти каждого ярко-оранжевого пятна пламенела хотя бы одна кровавая точка.

– Господи, – прошептала Рени. – Господи… Они совпадают.

СЕТЕПЕРЕДАЧА/МОДЫ: Мбинда выводит улицу на подиум.

(Изображение: весеннее шоу Мбинды – модели для улицы.)

ГОЛОС: Дизайнер Хусейн Мбинда объявил текущий год «Годом улицы» и подтвердил эти слова показом своей весенней коллекции в Милане, где гамаки бездомных и «шюты», которые носят городские Очкарики, были воссозданы из новейших синтеморфных тканей.

(Изображение: Мбинда выступает с возвышения из картонных коробок.)

МБИНДА: Улица с нами, она внутри нас. И ее нельзя игнорировать.

Глава 6

Ничейная полоса

Ее дыхание пахло корицей. Лежащая на его груди рука с длинными пальчиками, казалось, весит не больше листика. Пол не открывал глаз, опасаясь, что, если он это сделает, она исчезнет, как это не раз случалось прежде.

«Ты не забыл?» Шепот – тихий и нежный, как птичья песенка в отдаленном лесу.

– Нет, не забыл.

«Тогда возвращайся к нам, Пол. Возвращайся».

Ее печаль пропитала все существо Пола. Он поднял руки, желая ее обнять.

– Я не забыл, – повторил Пол. – Я не…

Грохот взрыва заставил Пола дернуться. Ожила одна из немецких одиннадцатидюймовок. Когда в четверти мили от него упал первый снаряд, дрогнула земля и заскрипели доски, которыми была обшита траншея. По небу поползли огоньки сигнальных ракет, окрашивая дымные трассы снарядов яркой краснотой. Лицо Пола смочила дождевая морось. Его руки были пусты.

– Я не… – тупо произнес он, так и не опустив вытянутых рук и уставившись на покрывающую их грязь, освещенную огоньками ракет.

– Что «не»? – Финч сидел рядом на корточках и писал письмо домой. Когда он повернул к Полу голову, в стеклах его очков замерцали красные огоньки. – Красотку во сне увидел? Ну, и как она? – Легкость его тона не вязалась с пристальностью взгляда.

Пол раздраженно отвел глаза. Почему товарищ так на него смотрит? Это же был просто сон, так ведь? Очередной из столь упорно изводящих его снов. Женщина, печальный ангел…

«Я что, схожу с ума? Поэтому Финч так на меня смотрит?»

Пол сел и скривился. Пока он спал, под ботинками набралась лужа, и ноги промокли насквозь. Если он о них не позаботится, то заработает диагноз «траншейная стопа». И так хреново, что люди, которых ты не знаешь и не видишь, швыряют в тебя снаряды, так еще надо следить за своими ходулями, чтобы не сгнили и не отвалились у тебя на глазах. Пол стянул ботинки и поставил их возле печурки, вытянув язычки, чтобы обувь высохла быстрее.

«Но быстрее чем никогда может оказаться ужасно медленно», – подумал он. Сырость была врагом куда более терпеливым, чем немцы. Она не прерывала работу, чтобы отметить Рождество или Пасху, и прикончить ее не смогли бы все бомбы и пушки Пятой армии. Она просто окружала все вокруг, наполняя траншеи, могилы, ботинки… и людей тоже.

«И ты становишься окопной душой. Когда все, что делает тебя личностью, сгнивает и умирает».

Ноги его оказались бледными, словно зверьки с содранными шкурками, искривленными и отекшими; кончики пальцев – там, где плохо циркулировала кровь, – посинели. Пол согнулся, чтобы их растереть, и со смесью абстрактного интереса и тихого ужаса отметил, что не ощущает ни пальцев ног, ни растирающих их пальцев рук.

– Какое сегодня число? – спросил он.

Финч поднял голову, удивленный вопросом.

– Разрази меня гром, Джонси, да откуда мне знать? Спроси Маллита. Он следит за календарем, потому что ему светит отпуск.

Услышав свое имя, Маллит шевельнул огромной тушей, словно потревоженный в пруду носорог. Его коротко стриженная голова медленно повернулась к Полу:

– Чего ты хочешь?

– Просто спросил, какое сегодня число. – Обстрел на время прекратился, и голос Пола прозвучал неестественно громко.

Маллит скривился, словно приятель попросил его назвать расстояние до Луны в морских милях.

– Двадцатое марта, так ведь? Еще тридцать шесть дней, и я вернусь в Блайти. А почему ты интересуешься?

Пол потряс головой. Ему иногда казалось, что март 1918 года был и будет всегда, что он всегда жил в этой траншее с Маллитом, Финчем и прочими остатками Седьмого корпуса.

– Джонси опять приснился тот самый сон, – сказал Финч и быстро переглянулся с Маллитом. Они думают, будто он сходит с ума. Пол в этом не сомневался. – Кто она, Джонси, – малышка барменша из закусочной? Или крошка Мадлен миссис Энтройе? – Выговаривая имена, Финч как всегда тщательно соблюдал французское произношение. – Она слишком молода для тебя, старина. Только-только течь начала.

– Да заткнись, ради Бога. – Пол с отвращением отвернулся, потом взял ботинки и расположил их так, чтобы каждый бок получал равное количество жалкого тепла от печки.

– Джонси у нас романтик, – пробасил Маллит. Зубы у него были под стать носорожьей внешности – плоские, широкие и желтые. – Ты разве не знал, что, кроме тебя, все из Седьмого уже поимели эту Мадлен?

– Я же сказал, заткнись, Маллит. Не хочу разговаривать.

Маллит снова ухмыльнулся и скользнул куда-то в тень за спиной Финча, который повернулся к Джонасу. Когда худой Финч заговорил, в его голосе ощущалось отчетливое раздражение: