– Это двое твоих слуг, – затараторил жрец, – Тефу и Меват, что смущают поклоняющихся тебе своим нечестивым поведением. Ты, конечно же, не желаешь, чтобы они устраивали пьяные оргии в святилищах жрецов и наводили страх на бедных танцовщиц. И говорят, что в своих личных палатах они совершают еще более отвратительные деяния. – Старый жрец съежился от страха. – Я передаю тебе лишь то, что уже говорили другие, о Царь Самого Дальнего Запада, возлюбленный и неумирающий Осирис.

Бог выпрямился. Его маска скрывала изумление. Он стал гадать, сколько времени потребовалось этому ничтожеству, чтобы набраться храбрости и сказать такое. Ему захотелось скормить его крокодилам, но он не мог вспомнить, кто его верховный жрец – гражданин или просто марионетка. В любом случае, он не стоил таких хлопот.

– Я обдумаю твои слова, – сказал бог и поднял посох и цеп. – Осирис любит своих слуг, и величайших, и ничтожнейших.

– Благословен будь, наш Владыка Жизни и Смерти, – пробормотал жрец, отползая назад. Ему удалось сделать это на удивление быстро, ибо поза его была весьма неудобной, – если он был гражданином, то мастерски овладел симуляцией. «Хорошо, что я не скормил его крокодилам, – решил бог. – Когда-нибудь он может оказаться полезным».

Что же касается его порочных слуг… что ж, работа у них такая, разве не так? Конечно, он предпочел бы, чтобы они предавались пороку где-нибудь в другом месте, а не в его святилище. Пусть теперь проводят каникулы в Старом Чикаго или Ксанаду. Но, опять-таки, не прибегнуть ли к более серьезным мерам, нежели простое изгнание? Там, где речь идет о той парочке – толстом и худом, – напоминание о дисциплине не помешает.

От этих мыслей его отвлекли раздавшиеся в дальнем конце тронного зала бронзовый вскрик трубы и дробь полого барабана. Там, в тени, светились желтовато-зеленые глаза.

– Наконец-то, – сказал бог и снова скрестил перед грудью атрибуты своей власти.

Существо, выступившее из темноты, перед которым жрецы расступались подобно реке, огибающей остров, было почти восьми футов ростом. Его красивое коричневое тело, мускулистое, с длинными конечностями, выше шеи было звериным. Шакалья голова поворачивалась из стороны в сторону, поглядывая на торопливо расступающихся жрецов. Губы приподнялись, обнажая длинные белые клыки.

– Я ждал тебя, Посланник Смерти, – сказал бог. – Слишком долго ждал.

Анубис опустился на колено, потом встал.

– Я был занят.

Бог глубоко вдохнул, успокаиваясь. Он нуждался в этом существе и его особых талантах. Важно было об этом помнить.

– Занят?

– Да. Так, пара мелких дел. – Из пасти высунулся длинный красный язык, облизнул морду. При свете свечей на длинных клыках стали заметны темные пятнышки, похожие на кровь.

Лицо бога скривилось от отвращения.

– Занят бессмысленными преследованиями. Ты понапрасну рискуешь собой. Я недоволен.

– Я делаю то, что делаю, как и всегда. – Анубис пожал широкими плечами; яркие глаза лениво моргнули. – Но ты призвал меня, и я пришел. Чего ты хочешь, дед?

– Не называй меня так. Это дерзко и столь же неверно. – Старый бог снова глубоко вздохнул. Трудно сохранять внешнее спокойствие перед Посланником, каждое движение которого пропитано смертью. – Я обнаружил нечто очень важное. Кажется, у меня появился соперник.

Зубы на мгновение блеснули вновь.

– Ты хочешь, чтобы я его убил.

Восхищенный смех бога был совершенно искренним.

– Молодой дурак! Если бы я знал, кто это, и мог бы напустить тебя на него, то он не имел бы и права называться соперником. Он или она. – Бог усмехнулся.

Шакал по-собачьи склонил голову набок:

– Так чего же ты хочешь от меня?

– Ничего… пока. Но скоро у тебя будет множество темных переулков для охоты и много костей, которые захрустят в твоих могучих челюстях.

– Ты выглядишь… счастливым, дед.

Бог дернулся, но сдержался.

– Да, я счастлив. Уже давно никто не бросал мне вызов. С тех пор, когда лишь жалкие слабаки выступали против меня. Уже сам факт, что некто поднялся против меня и вмешался в ничтожнейший из моих планов, наполняет меня восторгом. Близится величайшее испытание, а если не будет оппозиции, не будет и искусства.

– Но ты даже не представляешь, кто это. Возможно, это кто-то… внутри Братства?

– Я думал об этом. Такое возможно. Маловероятно, но возможно.

Зеленовато-золотые глаза вспыхнули.

– Я узнаю, кто это.

Мысль спустить этого грубого зверя с поводка в курятник была приятной, но неверной.

– Я так не считаю. Ты не единственный мой слуга, и у меня есть более изящные способы сбора информации.

– Выходит, ты отвлек меня от дел, чтобы просто сказать, что у тебя нет для меня задания? – раздраженно спросил шакал.

Бог стал разбухать, обматывающие его тело погребальные бинты затрещали и лопнули. Он тянулся и ввысь, и скоро его прикрытое посмертной маской лицо вознеслось высоко над полом тронного зала. Застонали тысячи жрецов, точно спящие, одолеваемые кошмарными снами. Шакал попятился.

– Я позвал, и ты пришел. – Голос бога гремел и эхом отражался от расписного потолка. – И не думай, что ты незаменим, Посланник!

Завывая и стискивая голову руками, шакал рухнул на колени. Жрецы застонали громче. Выждав достаточное, по его мнению, время, Осирис поднял руку, и вопль боли стих. Задыхаясь, Анубис распластался на полу. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем он смог приподняться и встать на четвереньки. Дрожащая голова склонялась все ниже, пока остроконечные уши не коснулись ступенек перед троном.

Бог уменьшился до обычного размера и теперь с удовлетворением разглядывал согнутую спину Анубиса.

– Но у меня есть для тебя работа, – сказал он. – Дело касается одного из моих коллег, но менее деликатно, чем обнаружение тайного соперника. Мой приказ уже послан тебе.

– Я благодарен тебе, о владыка, – отозвался шакал. Его голос был хриплым, а слова с трудом различимы.

В самом сердце Абидоса-Который-Был ярко вспыхнули свечи. Посланник Смерти получил новое задание.

Дред выдернул из разъема волоконно-оптический кабель и скатился с кровати на пол. Зажмурившись от боли, он на четвереньках дополз до ванной комнаты и ухватился за край ванны. Его тут же вырвало. Когда спазмы в желудке стихли, он, задыхаясь, прислонился к стене.

Прежде Старик никогда не мог сделать такого. То болезненный зуд, то приступ головокружения – но ничего подобного тому, что произошло сейчас. Словно в одно ухо воткнули раскаленную проволоку, а из другого вытянули.

Он сплюнул желчь в полотенце, потом с трудом поднялся и склонился над раковиной – чтобы смыть желудочный сок с губ и подбородка.

Уже очень давно никто не причинял ему такую боль. Об этом следовало подумать. Часть его – тот самый косоглазый ребенок, что впервые бросил вызов обществу, ударив молотком по лицу другого шестилетку, – хотела узнать настоящее имя старой сволочи, отыскать его убежище в РЖ, а потом содрать с него кожу, полоску за полоской. Но другая часть – тот взрослый, что вырос из этого ребенка, – научилась действовать более изощренно. Тем не менее обе половинки восхищались применением грубой силы. Когда он в один прекрасный день окажется наверху, то будет действовать так же. Слабые псы становятся костями для других, более сильных псов.

Он напомнил себе, что бессильная ярость есть признак слабости. Кем бы ни был Старик в реальности, выступить против него равносильно попытке штурмовать ад, забрасывая дьявола камнями. В Братстве он крупная шишка – возможно, самая крупная, насколько знал Дред. И живет, наверное, окруженный вооруженными до зубов телохранителями в одном из укрепленных подземных бункеров, столь популярных среди вонючих богачей, или на острове-крепости, как злодей из малайского сетеклипа, где машут мечами и кулаками.

Во рту по-прежнему было кисло, и Дред снова сплюнул. Терпение окупается. Гнев бесполезен и годится разве что в качестве тщательно контролируемого горючего; сейчас гораздо проще и умнее и дальше выполнять поручения Старика. Пока. Но наступит день, когда шакал вцепится клыками в глотку хозяина. Терпение. Терпение.